С дедом Винченцо я познакомился в 2017м, когда мы подыскивали квартиру попросторнее. Он был невысоким мужчиной, уже сильно в годах, но бодрым и общительным. Старался угодить любым нашим запросам и очень интересовался нравится ли нам их квартира на 4м этаже с прекрасным видом на 3 стороны света и из которой даже можно было увидеть кусочек озера Комо. Они жили с женой Марией в том же доме на первом этаже. Обычные жизнерадостные итальянские пенсионеры, сдающие соседнюю квартиру, опустевшую после того, как дети повзрослели и разъехались от них со своими семьями на «безопасное расстояние».

Квартира была чудесной, хотя и пустой, но вид и пространство затмевали все сложности обустройства и цену мебели. К тому же в отличие от других хозяев квартир, Винченцо с Марией были весьма расположены к нам, иностранцам, работающим без постоянного контракта в Италии, да ещё и русским, имидж которых после 2014 года слегка изменился в мире.

Мы достаточно быстро договорились об аренде квартире и радостно заселились на новое место. Винченцо иногда приходил как бы мимоходом чтобы спросить всё ли у нас в порядке после переезда и нужно ли нам ещё чем-то помочь. Радовался если нам было что-то нужно и у него это было в его гараже-мастерской.

Бывало, что мы к ним заходили предупредить что уезжаем на месяц-полтора в Россию на каникулы, а они перехватывали нас на лестничной площадке чтобы перекинуться парой слов и традиционно поинтересоваться нравится ли нам их квартира и вообще, как мы обустроились. Обычная итальянская вежливость, замешанная на любопытстве и потребности в общении.

В одну из таких почти случайных встреч на лестничной площадке, когда мы как раз только вернулись с каникул в России, дед Винченцо вдруг спросил: не встречал ли я там его брата? Я не понял вопроса. Он повторил из вежливости, так как я мог не понять его вопроса – я всё же иностранец. Он повторил: не видел ли я брата в России?

Странный вопрос от итальянца в возрасте под 80 лет. Мы, конечно, видели много европейских пенсионеров, резво фланирующих по европейским столицам, но, чтобы в Россию, да ещё и в таком возрасте – странно. Тем более его брата мы видели, и он даже такой бодрый как Винченцо. Тут Мария решила пояснить: был у Винченцо другой брат, который ушёл на войну и не вернулся. Я посмотрел на Винченцо. Глаза его налились слезами горечи и глубочайшей утраты. Он рассказал, что его старший брат ушёл воевать на стороне Германии во время второй мировой войны, хотел стать героем и вернуться домой с честью и наградами. Сам он на войну не попал – ему тогда было 13 лет, да и не хотел он становиться героем на войне. В итоге, рассказал Винченцо, они получили последнее письмо от него, в котором он писал, что сейчас они стоят многотысячными соединениями с немецкими полками у какой-то реки Дон в России, готовятся к наступлению. Это было его последнее письмо. Больше они про него ничего не смогли узнать.

Быстро сопоставив в голове два кусочка пазла, река Дон и 1942 год, в голове у меня сложилась картинка – предстояние перед наступлением на Сталинград. Ад, из которого не вернулось несколько миллионов человек с обоих сторон. Какие были шансы у итальянского пацана, ещё вчера работавшего в пекарне или типографии?

Я стоял и смотрел на Винченцо, его налитые слезами глаза и тут же я увидел своего дедушку Ваню. Как он всегда говорил «чёртов Гитлер», как он нервно отворачивался от стадиона, на котором 9го мая каждый год десантники показывали постановку со стрельбой холостыми. Мы, пацаны, были в восторге от представления, а дедушка смотреть не мог и от каждой очереди вздрагивал даже в далеких от войны 1980х. Я вспомнил как они встречались со своими друзьями ветеранами 9го мая и просто радовались встрече, молчали, пускали слезу. А потом бывали обязательные праздничные застолья, с обязательным тостом за мирное небо над головой, ровно одной рюмкой водки и одной скупой слезой.

Дедушка Ваня был незлобивым человеком и, наверное, даже слишком мягким в чем-то, но когда ему приходилось вспоминать про войну, то это была злость от всего сердца и от всей души. Нет, дедушка не ненавидел немцев или итальянцев. Этого не могло бы быть по природе вещей – у нас в Средней Азии ещё до войны свезли, сослали, сбежали все народы огромной страны, и немцы были чуть ли не в каждом третьем доме. В нашем лексиконе не было другого понятия кроме как «кух» в качестве светского блюда на Пасху. Но дедушка всегда ненавидел фашистов и Гитлера, ненавидел войну и смерть. В плену он был вместе с итальянскими партизанами и каким-то словам они его научили, а он потом меня. Отчетливо помню, как он мне в детстве наговаривал всякие немецкие и итальянские слова. Особенно запомнилось слово «поццангера» — лужа по-итальянски.

Уже много лет как я приезжаю в Германию по делам, дружу с немцами не из СССР и вижу, как они пережили ту войну. В Италии почитают партизанское сопротивление – это немного не тот опыт что был у наших родственников и война остаётся далёкой и непонятной пока ты не видишь слёзы своего дедушки, когда ты видишь слёзы родственников солдат с другой стороны окопов, которые так же проклинают войну, которые так же горюют и страдают от потери своих братьев и детей, для которых эта война не закончится никогда, пока их память не уничтожит последние детали того ада через который их провела судьба.

Мы стояли и смотрели друг на друга – Винченцо на меня, а я на Винченцо. У нас не было ни ненависти, ни злобы что наши страны были по разные стороны баррикад в той войне. Но у нас было единое чувство – чувство бессмысленности войны и убийства, ничтожности человеческой жизни на войне и том горе, которое нас с ним объединяет. Мы живые люди, мы не были на той войне, но мы там потеряли безумно много. Он потерял брата, я потерял дедушку, который мог бы прожить дольше и видеть этот мир дольше, если бы не ранение в висок, которое привело с годами к ускоренной слепоте. Я стоял и смотрел на Винченцо, мои слёзы градом катились внутри меня, но я почувствовал невидимое прикосновение руки моего дедушки к моей руке и смог не выпустить их наружу.

Винченцо умер в декабре 2020го. Не от КОВИДа, а просто устал. Так же как мой дедушка Ваня. Мария ушла за ним через полгода, хотя была лет на 7 младше него, выглядела здоровее и существенно моложе своего возраста. Видимо некоторые люди в нашей жизни являются несущими кирпичиками нас самих и когда они уходят, то и мы становимся более уязвимыми и слабыми.

Иногда мне кажется, что должны быть люди, которые сами что-то видели или участвовали в чём-то великом. Не важно в плохом или хорошем. Чтобы они могли сказать нам что это было белым, а это было черным и не было бы никаких сомнений что так оно и было. С уходом таких людей становится пасмурно на душе. А что если для баланса вселенной должно поддерживаться определенное количество свидетелей бесспорного ада и раз одни свидетели ушли, то должны появиться новые? Новые испытания, свидетелями которых должны стать мы или наши современники. Что мы будем рассказывать своим внукам и кого вспоминать исключительно с проклятиями или теплотой? Не встречал ли ты моего деда там на небесах, дед Винченцо?