Полдень, деловая суета города, голова забита всякой скучной ерундой по работе. Ты идешь по знакомому городу и маршруту, по которому тысячи раз ходил, но вот легкий ветерок подул и принёс запах. Даже не запах, а эхо запаха. Вернее даже эхо чего-то большего чем-то мясное рагу, которое приготовила неспешная хозяйка у себя на кухне сегодня. Ветер принёс тебе то с чем ты не можешь совладать, то от чего не можешь отвернуться, закрыть глаза и сказать «нет». Ветер принес тебе тот самый запах – тот самый запах, который ты впервые услышал в детском саду в младшей или средней группе.

Наверное, всё же в младшей – ты ещё не особо ориентировался в местных порядках. И вот ту уже не человек спешащий по делам в знойном мегаполисе, а мальчик или девочка лет четырех или пяти, в шортиках или платьице, которому молодая воспитательница говорит, что надо спать после обеда. А ты весь ещё в переживаниях обеда. Вот он только что был, вы сидели все за столиками и вам разносили его – лучшее мясное рагу в мире на все века. Да именно так, потому что именно это мясное рагу было настолько нежным и идеально сбалансированным с картофельным пюре, что унесло тебя на то самое «седьмое небо», о котором вы спорили с друзьями по группе до обеда.

Именно этот аромат ты больше ни с чем не перепутаешь в жизни. Ты его на всегда. Это он тебя завоевал, это он тебя покорил, а не ты его умял за обе щёки. И даже кисель не смог перебить того сладостного послевкусия и аромата, который завладел всем твоим разумом, отключил все тревожные мысли в тот момент и принёс покой в твою детскую душу. Хотя кисель был весьма недурён, но всё же мясное рагу томлёное неспешно на кухне в течение двух часов в итоге стало чем-то большим чем просто обед в детском саду. Твой нос больше никогда не спутает этот аромат ни с чем другим, ни одно блюдо в мире не покажется тебе даже близко таким желанным и упоительным чем это детсадовское грехопадение. И вот ты уже вспоминаешь как ты лежишь в своей кроватке в спальне со своими друзьями и не можете уснуть. Кто-то не может спать по идеологическим соображениям – мир велик и прекрасен, он ждёт, когда мы его покорим и изучим, а мы тут спать должны под чью-то дудку; кто-то не может спать, потому что всегда плохо спит вне дома. А ты не спишь, потому что ты пропал, ты уже больше никогда не станешь прежним. Нет, ты не обжора или чревоугодник. Просто так карты легли сегодня что свежайшая отборнейшая говядина поддалась нежному теплу электрической плиты, распахнула свои объятья специям и одарила бесформенную массу картофельного пюре своими соками, аромат которых безжалостно прописался в галерее славу твоего мозга не веки вечные. И вот ты лежишь, вспоминаешь как вы встретились, полюбили друг друга и когда же теперь произойдёт ваша следующая встреча. А будет ли она такой же волнительной и незабываемой как сегодня? Было ли это наяву или нет? Как можно такое объяснить женщине, которая приставлена к вам воспитателем, а сама даже не весь сок от рагу собрала в тарелочке. Чему она нас может научить и в принципе сможет ли о на понять какая буря сейчас у тебя бушует в душе?

А бывает забежишь между делом в ключную мастерскую, где парит такая смесь запахов клея, дерева и еще кучи неведомых тебе вещей. И вот тебя твой нос опять уводит за собой в дальние дали на тридцать или даже все сорок лет назад. И вот тебе уже три, максимум четыре годика, ты уже сидишь на маленькой табуреточке на верстаке своего дедушки. Странная картина – ты взрослый человек, умеющий контролировать свои эмоции до уровня бесчувственного сухаря, а тут ты уже сидишь смирненько на табуреточке на верстаке и помнишь бабушкин наказ – не вертись, не свались с такой верхотуры. Эх бабуленька, ну как тут можно вертеться и свалиться? Тут же глаза не оторвать от всех этих аккуратно развешанных инструментов, проволочек и гвоздиков, наждачек и напильников, да еще и под присмотром такого человека как дедушка. Это же сама ответственность во плоти. Это же он сколотил табуреточку такого размера что только его мелкие внуки могут на ней усесться, а взрослые нет. Это же самая подходящая табуретка чтобы ставить её на верстаке. Это он копается в своих обрезках досок и гвоздях, не спуская глаза с тебя. А тебя распирает от удовольствия что ты тут такая важная фигура, сидишь по центру не просто мастерской, а посреди верстака и все инструменты у тебя на виду – только протяни руку и можешь потрогать.

А дедушка ещё и напевает, потихоньку гундося себе под нос «Пройдут дожди, сойдут снега, Но ты мне, улица родная, И в непогоду дорога». Чудесная обстановка. Руки чешутся начать это всё трогать, стругать, пилить и забивать гвозди на все триста шестьдесят градусов вокруг себя.

Конечно же кроме особенной табуреточки тут же находится и особенный молоточек – маленький, детский, но настоящий с металлической головкой, и маленький гвоздик, и досочка. И вот уже первый гвоздь входит в дерево под неуверенными ударами детской руки, а нос твой уже снова тебя продал – он то всё это время делал своё дело. Дедушкина мастерская была не просто местом, где он проводил пенсионный досуг. Там он творил. Бывает с виду обычная вещь, а сделана с таким старанием и умением, что диву даёшься как так могли доски одна к одно прирасти – не иначе как они сговорились ещё при рождении в сказочном лесу что будут жить торец к торцу и станут они в один день ульем. Так вот ульи дедушка делал знатные – трехъярусные, с задвижными летками, идеально подогнанными досками в пазы друг друга и покрашенные сверху в два слоя – сначала олифой, а потом краской. Ульи ульями, пчёлам пчёлье, а ты уже нанюхался всей этой благодати – смеси свежеструганного дерева, олифы и солидола. Всё – теперь ты никогда не забудешь этот букет ароматов священного места – дедушкиной мастерской, в которую твой нос будет тебя забрасывать в любом возрасте и при любых обстоятельствах, только дай ему повод в виде пары молекул того букета и всё. Кто кому хозяин? Что с этим делать? Как сопротивляться программе, которая не просто прописана у тебя в мозгу, а стала частью твоего если уже не ДНК, то как минимум части души ответственной за твои самые темные страсти и пороки.

Кроме мастерской у дедушки было ещё несколько «ароматных ловушек» для детских носов. Конечно же это была углярка – комната с перегороженной досками дверью изнутри чтобы уголь можно было засыпать по самый потолок, и он не высыпался наружу. Этот запах сложно с чем-то перепутать – сухой пыльный запах вечности. Рядом с угляркой стоял чугунный котелок и низкая фляга с соляркой. Керосин в тех краях было сложно раздобыть чтобы разжечь уголь в печке, дрова были на вес золота, а вот соляркой можно было разжиться у колхозных механизаторов. Когда наступали холода и пора было затапливать печь, то дедушка приносил таз с углём в летнюю кухню, где была печь водяного отопления, брызгал на угольную пыль в тазу кружку воды, а иногда даже меня просил ему с этим «помочь», загружал совком уголь в печку поверх нескольких обрезок дощечек для розжига и приносил тряпочку, намоченную в солярке. Кухня сразу же наполнялась не только запахом древности и нефтепродуктов, но и бабушкиными ворчаниями что «мог бы и побыстрее тут кулёматься и тогда бы не провоняла вся кухня соляркой и мальчонке бы воздуху было достаточно дышать».

Вот оно всё лежит в печке, пахнет не то, чтобы аппетитно, но интригующе и маняще, как манит всякая неведомая опасная вещь любого психически здорового мальчишку, который имеет большие планы изведать этот мир вдоль и желательно ещё и поперёк. В те годы он еще не знает про господина Фауста, у которого были приблизительно те же планы, но видимо с дедушкой ему повезло меньше в его годы, и он хотел ограничиться лишь пониманием «всей мира внутренней связи». Но это уже конечно на любителя. Так вот начинается самое интересное. Спички – желанный и запретный плод, чудо из чудес, дары богов и т.д. Дедушка чиркает спичкой, шипение и конечно же снова новый запах, который тут же навсегда прописывается в алее славы лучших ароматов твоего мозга на веки вечные без права на апелляцию.

Взмах рукой и спичка летит внутрь печи, вспышка – тряпочка с соляркой сделали своё дело – предательски подмочили дощечки с мелкими кусочками угля, и все дружно заполыхали. Дверь в печь закрывается – шоу окончено – можно расходиться. В холодные ноябрьские промозглые утра, когда бабушка ещё суетится с завтраком, а дедушка только растопил печь, но она ещё не прогрела батареи, на окнах в соседней комнате что величаво могла зваться столовой, если бы не её размеры и саманные стены, окна были запотевшими и на них можно было нарисовать всё что угодно и стоять на коленях на стуле пока ноги не устанут, и смотреть во двор на серые лужи и укрытый на зиму виноград. Узоры на окнах не имели своего запаха, поэтому они не удостоились такого внимания носа как прочие ингредиенты детства.

Ну и конечно же какой дом мог обойтись без погреба. У дедушки с бабушкой в доме это был не просто погреб, а «погрЕбица», как они её называли. Не гробница, не ещё что-то пафосное или пошлое, а просто отдельное помещение из тех же незамысловатых саманных стен, в глубь в котором был погреб с паутиной, белыми пауками и запахом сырости, а вот сверху на погребом был совершенно другой мир. Радостный и цветной, здоровый, сильный и прекрасный. В погрЕбице над погребом стояли фляги с мёдом. В конце каждого медосборного сезона сюда привозили фляги и начиналось действо. Фляги вскрывались, мёд разливался по трехлитровым банкам, банки взвешивались и передавались с особой осторожностью соседям, знакомым и малознакомым. Соседи же с не меньшей осторожностью передавали взамен зеленую советскую трёшку. Запах денег был мне ещё не ведом в том юном возрасте, но вот запах мёда, свежих сот, пчелиного воска, перги, прополиса – ну вы поняли. Все добро пожаловать в чертоги разума на веки вечные.

Что же мы имеем в итоге? Субъект средних лет, который имеет осложненную форму зависимости от запахов из коллекции своего не сильно разборчивого в раннем детском возрасте носа, для хранения которой он выбрал ни в чем неповинный, девственный и тогда ещё незатуманенные академическими науками мозг. Вот так и ныряем теперь за ним во все его детские заначки, дабы насладиться пленом сладостных воспоминаний дней минувших, когда деревья были не там, где небо было голубым и имело ровно семь его уровней, трава зеленой, а мир диким и манящим.

Ветер переменился и снова ты стоишь посреди пыльного шумного города и даже тряпочкой, смоченной в солярке, ниоткуда не пахнет, а прохожие смотрят на тебя как на истукана. Наверное, надо было лучше следить в детстве не только за зубами и ногтями, но особенно за носом.