Ты помнишь свою первую поездку к морю? Сколько лет тебе было? Каким ты помнишь это лето? Это же ведь было событие – ведь так? Море это же не просто лужа посреди города. Море это… Море… Тем более в первый раз. Когда ты не знаешь, чего от него ожидать, как с ним нужно обращаться, что нужно делать. Все эти рассказы и сказки про «сине море» совершенно не готовят тебя к встрече с Ним.

Мой первый раз случился, когда мне было три года, я был тогда ещё единственным ребенком в семье. Но за год до этого море вошло в мой материальный мир в бутылке. Отец был в командировке на Иссык-Куле весной и привез оттуда бутылку иссык-кульской воды и жестяную банку карамелек в виде долек мандарина. Вода предназначалась для полоскания горла, так как считалась весьма целебной и должна была помочь от ангины, но меня в тот момент больше привлекали карамельки, которые звонко хрустели на моих зубах и приносили первые удовольствия в моей только ещё начавшейся жизни. К тому же они были гораздо красивее чем бутылка с какой-то даже не газированной и, тем более не сладкой водой. Карамельки были яркими, с рельефными бочками, имитирующими рельеф реальных мандариновых долек. Однако, они имели два существенных недостатка – жестяная банка изо всех сил сопротивлялась детским рукам и не открывалась без помощи взрослых, а второе – они слишком быстро заканчивались.

Наверное, каждый помнит своё первое в жизни путешествие, к морю оно было или нет. Путешествие, особенно к морю, это нечто волнующее, опасное, таинственное и почему-то, несмотря на все потенциальные опасности и дискомфорт от покидания своего обжитого места – дома, безумно манящее. Я не сильно обращал внимание на разговоры взрослых про то, что «нам дали путёвку» и мы теперь поедем на море. Бабушка с дедушкой, дяди и тёти, соседи пытались со мной как-то обсудить готов ли я к такому событию в своей жизни. Я не до конца понимал почему они меня об этом спрашивают, и спокойно отвечал, что готов, памятуя о том, что в других наших путешествиях я уже справился. Показателем для меня тогда были наши выезды на наш огород в горах, где от каждого требовалось выкладываться по максимуму от его способностей. Взрослые пытались выращивать картошку на склонах, а от меня требовалось в полевых условиях кушать, писить и  какать, о чём я вполне серьезно докладывал каждому кто не имел такого удовольствия в виде куска земли с зарытой в неё картошки в двух часах езды по горным дорогам от города, и соответственно не представляющим что в таких условиях даже «кушать, писить и какать» это не тоже самое что в городе на равнине. Короче, после такой горной подготовке я был в полной уверенности, что я готов почти ко всему и поэтому не предавал большого значения разговорам о том, что вот-вот мы поедем на море на две недели.

И вот этот день настал. Вернее, сначала настал вечер перед днём, когда мы поехали на море. Было уже темно, но вместо обычных «баиньки», я заметил странную активность в нашей квартире – родители собирали вещи. Несколько сумок стояли посреди комнаты и в них пытались засунуть всё самое необходимое. А что может быть самым необходимым в путешествии к морю, прикреплённому к ведомственному санаторию? Конечно же всё.

Рыжая дерматиновая сумка стояла посреди комнаты и на неё возлагались главные надежды моей семьи. Точнее это была не просто сумка – это был советский монстр, ну или как минимум колосс. Толщина её стенок была в палец, дерматин был настолько толстым и крепким, что ей можно было защищать Родину, ну или как минимум в ней можно было спрятать одного человека на случай ядерной войны. Она была настолько советской, закалённой и стойкой, что лет через 30 её просто уже решили сжечь в печи, так как она уже потеряла свой советский лоск и природную рыжину, подаренную неизвестными советскими учёными, разработавшими её в каком-то секретном НИИ.

Такому надежному, родному, советскому монстру можно было доверить самое ценное и дорогое для каждого советского курортника – электрический чайник и нержавеющей стали на трёх пластиковых ножках, и керамический заварной чайник с узбекскими узорами. Всё это и многое другое что помогло бы Робинзону Крузо выжить и построить социализм на любом необитаемом острове при наличии на нём электрических розеток, погружалось в сумки, перекладывалось вещами и покрывалами.

Увидев, что всё идёт по намеченному плану и моё вмешательство в данный момент в процесс погрузки не требуется, а спать в такой суете ещё не хотелось и родители не настаивали, я решил взять на себя самое главное, о чём забыли позаботиться родители. Надо было попрощаться с домом, ведь он будет одиноко пустовать без нас и ему наверняка будет грустно без нас. И вот я пошёл обходить все комнаты и детально прощаться. Первой была удостоена моего кухня и отдельно холодильник. Лично проверив что, свет по-прежнему загорается в холодильнике и получив молчаливое обещание, что так оно и будет после того, как мы вернёмся, можно было переходить к следующим комнатам. В спальне были пересчитаны и удостоены внимания все кровати и стулья, а также ещё один советский колосс домашнего использования – шкаф-гардероб. С особым почтением прошло прощание с лоджией, ибо это была особенная территория. Если бы в то время я бы знал про «Зону 51» или что-то наподобие, то это бы многое объясняло. На Бермудский Треугольник наша лоджия сильно не походила, так как он был каким-то недружелюбным и молчаливым – тупо поглощал корабли и пароходы, а у нас на лоджии была зона именно контакта. Причем эти контакты были весьма дружелюбными и интерактивными. Помимо огромной коробки с моими игрушками там ещё была стена из тонкого перекрытия между нашей лоджией и лоджией соседей, через которую можно было перестукиваться с моими первыми подружками нашего двора. Тут была тумбочка с папиными артефактами, а для меня так и вовсе лавка чудес. Там был пакет с фосфором, который светился, если подержать его на свету, там был компас моего прадеда, который с его помощью вернулся из Австрии с Первой Мировой войны, там были крючки и лески, катушки для бобинового магнитофона, который стоял рядом и был в должности младшего домашнего монстра, так как был размером с чемодан собранный из бронированной фанеры на случай опять таки неминуемого ядерного удара, весил с пуд, а в его съёмной крышке при желании можно было пересечь океан.

Но самое главное, на лоджии на окнах водились пауки-прыгуны. Это были мои любимые инопланетяне. Они не подходили на роль домашних животных, так как это место уже было плотно занято кроликами и курами, с которыми было понятно, как их кормить и как их доить. А тут крохотные серенькие создания. Тусуются сами по себе, периодически машут тебе лапками и прыгают с места на место. Идеальные пришельцы – они скачут на окне, я скачу рядом на диване.

В финале прощальной церемонии были отданы соответствующие рангу почести четырехногому телевизору и убедившись, что сервант с посудой мы с собой не повезём я лёг спать.

Дорога

В шесть часов утра я был разбужен, наскоро накормлен бутербродом, и мы вышли во двор чтобы поехать в моё первое путешествие к морю. Во дворе уже достаточно светло, но солнце еще не показалось из-за гор, нас уже ждёт оранжевый «РАФик». Как не странно, но его цвет не внушал какого-то оптимизма или радости, как обычно внушает его цвет апельсинового напитка, например. Скорее его оттенок напоминал о тщетности советского бытия и усталости от почётной ответственности от перемещения различного вида товарищей из Точки А в Точку Б. Возможно он был дальним родственником той неубиваемой рыжей сумки, но ему повезло немного меньше, ибо его списали на свалку в начале 90х, а сумка пережила смену тысячелетий. Но у этого микроавтобуса во все времена было одно весьма приятное преимущество перед прочими шедеврами советской промышленности – это запах. Запах РАФиков нельзя было спутать ни с каким другим – это был очень приятный особенный запах выхлопа, качественных тканей в салоне и лёгкий аромат запретной жизни, «как на Западе».

Вот мы все в глубоких креслах «РАФика», комфорт, уют на максималках для пролетариев. Мы с родителями и двоюродным братом втиснулись в пассажирский салон, сзади доверху забитый вещами. Тесновато, но тем не менее комфортно, а мысли про путешествие и приключения отключают все негативные ощущения тесноты в салоне этого мини-корабля, который плавно несет нас в неизведанное. Памятуя основательные вечерние прощания с домом, ожидания от приключения соответствующие.

И вот мы уже выезжаем из нашего спящего города на дорогу среди полей рапса и гречихи, мимо цементного завода. Солнце ещё не взошло, висит утренний сумрак. Мы выезжаем на бескрайнюю равнину Чуйской Долины, ограниченную на горизонте стеной Тянь-Шанских гор. Вершины гор усыпаны снегом, а сами горы кажутся очень близкими и игрушечными хотя до ближайшей из них несколько десятков километров.

РАФ мягко несёт нас по ровной дороге, на которой как кажется сегодня на сотню километров едем только мы одни. Начинают показываться первые лучи солнца из-за гор и тут же нашу машину стали сопровождать жаворонки, порхая вдоль дороги. Вот показался и сам диск солнца из-за гор и стал светить нам в глаза, так как мы едем строго на восток. Лучи солнца идут параллельно земле и видно, что мы в машине уже освещены солнцем, а трава вдоль дороги всё ещё находится в полусумраке. Мы наблюдаем как красный круг солнца поднимается над горами и становится из бурого темно-красным, потом оранжевым и наконец ярко желтым. У кого-то от такого солнца проявляется эффект «куриной слепоты», и они начинают чихать. Я смотрю в боковое окно на бескрайние поля. Долина начинает просыпаться. Вот пробежал первый испуганный заяц, а вот взлетел фазан, а там другой. Начали стрекотать кузнечики и стаи жаворонков завели свой хор трелей наполняя предгорье особенным ощущением наполненности воздуха жизнью, так же как разнотравье и различные кузнечики, кузнечиковые кобылки создают эффект наполненности жизнью пространство под ногами. Все летают, прыгают, ползут, щебечут, поют и стрекочут, исполняя свою функцию в этом огромном мире, а ты едешь себе в отпуск к морю, смотришь на всё это с удивлением в окно и мечтаешь о чем-то далеком, большом и прекрасном.

Вот мы приблизились к ущелью и дорога пошла вилять серпантинами и перевалами. То справа, то слева от машины поочередно начали появляться отвесные скалы и обрывы с реками где-то глубоко внизу. Где-то на выступах гор стоят памятники горным баранам, барсам и орлам. Где-то совсем у вершины горы можно разглядеть юрту и стадо баранов, гонимое наездником на чахлой лошадёнке, а где-то прямо тут в горах раскинулись колхозные кошары с овцами и лошадьми. Ехать вдоль обрывов не очень страшно, так как спокойные покачивания нашего микроавтобуса вполне внушают уверенность в безопасности нашего путешествия.

Вот мы перевалили за очередную гору. Тут весь склон усыпан маками и торчащей тут и там кислицей. Делаем остановку. Традиция есть традиция – быть в горах и не съесть кислицы? Наскоро срезав, очистив ствол, зажевав и отплевавшись травой, можно ехать дальше. Мы уже миновали перевал и дорога начинает кренить нас вперёд к спуску. С десяток поворотов на серпантине дороги, и мы снова на равнине. Очередная остановка. Памятник Пржевальскому, первооткрывателю Центральной Азии и колонка с водой. Почтив память первооткрывателя и размявшись, едем дальше.

По эту сторону перевала погода совсем другая – висят тучи и утро тут совершенно серое и хмурое. Вот мы уже едем вдоль озера, но оно на достаточно большом расстоянии от дороги, и я пытаюсь разглядеть его на горизонте справа от машины, но никак не могу разглядеть в серой дымке, где же оно. Начинаю немного расстраиваться и бояться, что море совсем маленькое. Я уже видел пруды у нас в городе и подозревал что море должно быть чем-то на подобие их, но должно же быть в море что-то более грандиозное и важное чтобы ради него стоило так рано и так долго ехать на машине.

Вот мы въезжаем в город Чолпон-Ата. Родители мне объясняют, что это киргизское название, которое переводится как Отец Звезды. Вот мы подъезжаем к воротам санатория «Жемчужный», приветливо закрытые для гостей, по старой советской традиции. Мы на месте. Теперь надо найти коменданта, и мы на море. Погода, тем временем совсем испортилась и начал моросить дождь. Мы быстро разгружаемся у въезда на территорию и отпускаем водителя на РАФике – ему еще нужно успеть к началу рабочего дня вернуться в Кант.

Начинаем процесс обустройства на месте – нам надо заселиться в трехэтажном корпусе санатория в отдельную комнату и опять-таки не нарушить своим хамским обывательским поведением, требуя полного комфорта и готовности всего готового для отдыха, местные советские традиции и обычаи. То есть у нас в комнате стоят две кровати, а нас четверо – мама, папа, я и двоюродный брат. Надо притащить две кровати из кладовой в конце коридора. Оттуда же нужно самим принести матрасы. Постель, полотенца, прочие предметы обихода – уже свои, привезенные.

Следующий шаг подготовки к расслабленному и комфортному отдыху на море – это встать на учёт на кухне, ибо у нас отдых по системе всё включено. Приходим в соседнее двухэтажное здание санаторской столовой, пахнущее всякими вкусностями и не очень. Сразу замечаю, что наша кухня в детском саду пахнет лучше и в личном ТрипЭдвайзере фиксирую этот факт.

Женщина стандартной наружности и окружности, выпущенная по советскому ГОСТу на выпуск сотрудников сферу Общепита и Торговли, в белом халате и чепчике, говорит нам что завтрак уже закончился, на нас они не рассчитывали, но мы можем попить чай и съесть оставшиеся булочки пока придёт заведующая кухней и запишет нас на питание. Сидим в большой столовой, которую покидают последние позавтракавшие отдыхающие, за столом вчетвером. Нам принесли большой чайник конической формы с мытным сладким напитком под названием «чай». Это был именно чай с маленькой буквы. Но деваться некуда – приехал отдыхать – будь любезен соблюдать местные обычаи гостеприимства и пей «чай». Теперь стало понятно для чего мои родители взяли с собой свой чайник.

Пришла ЗавКухней – женщина невероятной окружности и в чуть более чистом белом халате и чепце по сравнению с прочими местными бойцами с голодом, лихо вписала нас в какой-то серый листок, назначила нам смену на питание по времени и номер стола. Всё – теперь мы и можно идти в манящую даль, исследовать неизведанное и найти уже наконец то самое обещанное море.

Ёлки-иголки

Мы вышли из столовой на улицу, дождь уже практически прекратил моросить, и мы пошли по новым асфальтированным дорожкам по плавному спуску. По бокам стояли молодые ели, пихты и сосны, пахло дождём и хвоей. Примешивался ещё какой-то особенный запах, но тогда я ещё не знал, что так пахнет полынь.

Мы шли, держась за руки то с мамой, то с папой. Я перепрыгивал как мог через лужи и тут я увидел то, чего никогда не видел. Это были домики удивительной сказочной формы. Одни были с овальным фасадом и их называли бочками, а другие были двухэтажными на 2 или 4 номера в форме карточной масти пик. Мы заселились в обычный скучный пансионатский корпус, а тут такая сказка – деревянные, удивительной формы, с собственным выходом на улицу и с крыльцом. И это всё посреди молодой, но хвойной рощи. Как же я хотел хотя бы день пожить в таком волшебном домике. Родители пытались мне объяснить, что они очень непрактичные – в них жарко днём и нет удобств внутри, в туалет надо идти в общественный. Но разве это могло меня тогда отвернуть от сказки и чуда? Мы прошлёпали мимо чудесных домиков и наконец вышли к воде.

Море

Краски играли на затянутом тучами небе, а воды озера Иссык-Куль отвечали им тем же, отражая небо и прибавляя своих красок. Тихий почти ласковый прибой нежно омывал сырой после дождя песок пляжа. Стояла какая-то особенная тишина после дождя, в которой было слышно только шелест прибоя. Вода была кристально чистой и холодной, что сразу меня насторожило, ибо каждый знает, что Иссык-Куль переводится на русский как «теплое озеро». Так и теряется вера в человечество в самые юные годы. Но ничего более величественного и грандиозного я не видел в своей жизни в те времена. Даже великие Тянь-Шаньские горы были мне уже более привычными чем эта великая спокойная сила и безмятежность воды.

Слева от нас была бухта и был виден далекий берег Долинки, как её называли местные, а спереди и справа не было видно дальнего берега, я первый раз увидел нечто настолько бескрайнее и чистое. Конечно, это захватывало дух больше, чем наши пруды с мутной водой и которые можно за час обойти все три.

Мы стояли вчетвером на берегу и смотрели в даль, на воду, на небо, на накатывающие и от бегающие волны и молчали. На море вообще лучше, чтобы только оно и говорило, а все остальные его просто слушали.

Потом мы пошли пройтись вдоль берега и вышли к пирсу. Он метров на двадцать уходил от берега и оканчивался площадкой с лестницами спусками в воду для купальщиков.

Пирс

Пирс это одно из самых главных мест, которые там были. С него можно было смотреть в воду и видеть, как плавает чебачок – местная мелкая рыбка на подобие корюшка, но только её обычно солили и сушили. На вкус она была достаточно жирной и очень вкусной. С пирса можно было прыгнуть в воду «бомбочкой» и всех друзей вокруг окатить брызгами. На пирсе можно было обжечь ноги о раскаленные песчинки занесенного на него песка. Поэтому мы сначала мочили ноги в воде и потом шли на пирс босиком. Когда мы приходили на пирс ночью, то установленные на нём столбы с фонарями освещали паучьи сети под перилами с тысячами пойманных комаров и мошек. Но самое главное – если прийти на пирс ближе к полуночи, когда танцплощадка в нашем пансионате уже закрылась, то можно было стоять под прохладным бризом с озера и вглядываться в далёкие огоньки ночной «Долинки» и слушать доносящиеся оттуда звуки электрогитары с их танцплощадки. Сочетание хлюпающей воды под пирсом, бескрайней чёрной бездны на горизонте в сторону центра озера и звуки электрогитары с далёкого берега бухты дарили совершенно космические ощущения и надежды. Сколько надежд и мечтаний порождал этот микс.

Танцплощадка

Танцплощадка в нашем пансионате была организована основательно. Она представляла собой окружность, огороженную по всему периметру цементными диванами, покрытыми мелкими разноцветными камешками, с узким проходом для входа выхода. Такая ограда была максимум по пояс взрослому человеку. Во входном проходе обычно стояли один-два контролёра, который продавал билеты взрослым и пытался не пускать детей в запрещенное время – после девяти часов вечера. Мы с друзьями и братьями обычно сновали туда-сюда до девяти, а после уже просто перелазили через ограду. На этих танцах обычно происходило определенное локальное чудо – небольшой ансамбль играл всякие современные мелодии и часто даже без солистов. И вот в такие вечера они улавливали то, что сама природа готова им подыгрывать. Электро-гитарные и бас-гитарные соло игрались в ночи и было слышно, как всё стихло и только их рифы эхом возвращаются отраженные от главного трёхэтажного корпуса, а иногда даже доносились мелодии с другого берега бухты и это походило на соревнование гитаристов. И конечно «Ионика» – без нее было бы немыслимо организовывать танцплощадку. Их звуки тогда казались какими-то футуристическими, обнадеживающими, мотивирующими к поиску чего-то большего чем могла предложить окружающая советская действительность восьмидесятых годов двадцатого столетия.

Сказка и не только

Жить в стандартном пансионатовском корпусе гостиничного типа с удобствами на этаже было самым скучным и безвкусным вариантом проживания на Иссык-Куле. Все следующие приезды на наше «море» мы жили либо в отдельно стоящих домиках, либо один раз мы жили в школе для детей пастухов. Мы ездили на Иссык-Куль каждое лето, а то и по 2 раза за лето. Обычно мы жили в сильно уединенном, если не сказать одичалом домике, который считался служебным. Это было нечто напоминающее по размерам железнодорожный вагон, разделенный на две части – двое апартаментов, а внутри были все необходимые удобства. Стоял это домик непосредственно у дальнего забора пансионата в ста пятидесяти метрах от дикого пляжа и вокруг были заросли ив и прочих густых деревьев. Другие дома были в этой стороне, но их не было видно за деревьями и дорожка, по которой люди ходили на пляж, была слегка в стороне. Таким образом получалось что мы были в достаточном уединении. Обычно мы жили в одной сати этого дома, а вторая была закрыта. Соседствующий пограничный забор был из сетки рабицы, за ним начиналась «дикая» бескультурная территория и по утрам бегали зайцы.

Особенный экстремальный опыт мы получали в этом доме, когда в Советский Союз начали проникать блага западной цивилизации в виде видеомагнитофонов и кино на кассетах. Сколько же боевиков и ужастиков мы посмотрели в этом доме, когда жили по три-четыре семьи в нём. Да, как ни странно, но тогда можно было арендовать домик размером на одну семью, а заселиться и жить там тремя-четырьмя семьями и все с детьми. Вот так насмотришься ужастиков или боевиков вечером, выйдешь перед сном вдохнуть свежего воздуха, пока взрослые трансформируют дом-кинотеатр в дом-ночлежку, посмотришь на безлунное небо всё усыпанной звездами, услышишь в далеке тихий шум прибоя, да нет-нет прикинешь откуда на ваш дом этой ночью могут напасть вампиры или зомби.

Кроме этого, небольшого дома на отшибе, однажды мы жили в тематическом доме наподобие «пик» и «бочек», но это был огромный двухэтажный дом с террасой на втором этаже. Назывался этот дом «Сказка». Да, это была настоящая сказка, так как он был насчитан на три группы отдыхающих – четыре человека могли жить в комнате на первом этаже, а на втором было две комнаты для трех и двух человек. Туалет был один общий на первом этаже. Естественно, мы не жили по предписанным нормам проживания в этом доме. Нас было три семьи плюс племянница отца. То есть вместо девяти человек, нас было двенадцать. Однако, это действительно было сказочное наслаждение жить в таком большом доме, который напоминал дом из сказки «Теремок», где под каждой лавкой кто-то да живёт. Были и другие пансионаты, и другие домики, в которых мы там жили, но этот был из ряда вон выходящий – полностью деревянный дом был исключительной редкостью для Средней Азии.

Ещё одной особенностью приморского быта было то, что вокруг росло много ивы и было пару раз когда мы пробирались сквозь из заросли и ненароком натыкались на местного верблюда, которого держали чтобы можно было фотографировать рядом с ним отдыхающих и продавать им фото. Но встретить в зарослях ивняка дико пасущегося верблюда – это то ещё зрелище. Он огромен, надменно смотрит на тебя свысока, жуёт и шевелит своими мясистыми губами. И вот ты стоишь смотришь на него, он на тебя и угадываешь в какую сторону правильнее отходить чтобы он тебя не успел лягнуть передней ногой, ну или как минимум не плюнул в тебя.

Зной

По странному обстоятельству вещей в детстве ты не чувствуешь многих вещей, либо ты их просто не замечаешь. Например, можешь носиться весь день под солнцем и только вечером обнаружить что ты выбегался настолько что не в состоянии вымыть запыленные ноги, а просто валишься спать. В Киргизии климат такой что с мая устанавливается жара и сушь, а в середине июня уже не найти зеленой травинки – всё высыхает и становится желто-оранжевым. Мы всё лето проводили на улице, но кожа не обгорала, а только становилась какой-то желтовато-коричневой. В городе, когда летний зной стоял, а мы – дети, были единственными кто осмеливался гулять по городу и вдыхать раскаленный воздух, чувствовали себя хозяевами и повелителями мира. Как минимум богатырями – супергероев, кроме Сильвестра Сталлоне, тогда ещё не было, да и он был где-то там далеко у себя в Америке, а мы тут.

На Иссык-Куле зной был немного другим. Там в воздухе стоял аромат разогретой хвои, полыни и прочих полевых трав, которые благодаря близости озера могли выживать дольше. Даже жаворонки ближе к обеду переставали сновать в воздухе и их трели умолкали до вечера, когда жара начинала спадать. А мы исследовали этот мир как только могли и умели. Мы мерили его своими шагами в сандалиях, в которые постоянно попадал раскалённый песок, которые вечно натирали пятки, которые то жали спереди, то не гнулись под ногой, то застёжка врезалась сбоку. Но именно этими сандалиями мы исследовали иссык-кульскую Терру Инкогнито каждое лето. Хуже этих сандалий были только сланцы с креплением на трех точках. Как же болели ноги от продевания этих сланец между пальцев. Можно было бы ходить босиком, но песчинки песка были достаточно крупными чтобы раскалиться и прижарить ногу так что снова захочется влезть в неуютные сандалии.

Вода

Когда приходишь на пирс и смотришь вниз, то вода настолько прозрачная что видно дно на глубине двух и даже более метров. Эту воду потому и привозил отец и другие чтобы лечиться от ангины и прочих болезней – потому что она была кристально чистой и очень солёной. Можно было совершенно свободно заплыть туда, где глубина уже больше двух метров и увидеть какие-то сооружения на подобие городской ограды как у нас в Канте делали из самана или золы. Говорили, что это останки погибшего города, который стоял на том месте во время землетрясения, после которого и образовалось озеро Иссык-Куль.

Несмотря на то, что лето было обычно очень жарким, но вода в озере умудрялась всегда оставаться достаточно прохладной. Интересно с каким другим озером сравнивали это, чтобы назвать его тёплым – по сравнению с каким оно тёплое?

Дорога домой

И вот незаметно пришёл тот день, когда вы с самого раннего утра уже на ногах, быстро завтракаете у себя в доме, а не в общей столовой, и начинается суета сбора вещей в обратный путь. В семь с небольшим часов приезжает к нашему домику уже знакомый оранжевый РАФик, и мы начинаем таскать и укладывать в него вещи. Когда всё уже уложено, водитель спокойно ждёт нас. Он знает, что осталось самое главное, для чего мы сюда приехали.

Мы идём к озеру попрощаться. И вот мы выходим к воде. Солнце уже начинает перекидывать свои лучи из-за гор, а озеро слегка парит в утренней прохладе. Мы молча стоим и смотрим на безграничную гладь воды, которая на горизонте еле заметной полосой отделяется от неба. Волны тихонько накатываются на берег и играют песчинками песка. Стоит безмолвие и только шелест волн напоминает нам о том, что мы приезжали повидаться с этим голубым великаном, который добродушно играет с нами своими прохладными водами.

В этот момент в душе появляется какая-то добрая грусть от того, что сейчас мы должны будем расстаться на целый год, а это целая вечность, и как-то бестолково мы провели тут это время в играх и веселье. И мы совсем не заметили то главного для чего приезжали – море бесконечно голубой воды посреди серых гор, слегка присыпанных сверху снегом.

И почему-то именно в последнее утро перед отъездом приходит чувство что вот сейчас с этим озером можно говорить и общаться. Сейчас ты можешь говорить с ним, и оно будет слушать тебя, так же как ты слушал и слушаешь его сейчас. Как-будто все эти две или три недели вы ходили рядом, переглядывались, присматривались к друг-другу и вот только сейчас вы поняли, что готовы друг другу доверять и можно начать общаться открыто и по-настоящему.

С двойной угрюмостью, от раннего подъёма и от осознания потери только обретенного друга, бредём к микроавтобусу. Сумки и узлы с вещами запихнуты в багажный отсек и задние сидения, мы все сидим кто как – кто-то на креслах, а кто-то на коленях у родителей. Медленно и плавно выплываем по узким улочкам пансионата к воротам. Они отъезжают в сторону, и мы покидаем рай на земле, чтобы снова окунуться в суетливую жизнь, со всякими делами, проблемами, детскими садами, школами. А море, оно останется тут. Будет продолжать каждое утро нежно омывать берег и играть песчинками песка на пляже у пирса.

14.07.2022